Раннегреческий полис (гомеровский период)
Глава III. Полис и царская власть
Многолетний опыт конкретного исторического исследования гомеровской поэзии показывает, что зафиксированные в ней формы и типы политических отношений, как правило, не поддаются простому и однозначному определению, требуя от исследователя максимальной гибкости и растяжимости формулировок. Объяснить это можно только тем, что практически любая из тех политических ситуаций, с которыми нам приходится сталкиваться, читая поэмы, представляет собой продукт поэтического синкретизма, искусственную конструкцию, соединяющую в себе несколько, а иногда и много разновременных исторических элементов. При всем том в каждой из таких конструкций можно обнаружить при внимательном анализе один главный доминирующий элемент, а это в свою очередь означает, что создание типологии политических режимов на гомеровском материале — вещь вполне возможная, хотя и требующая от историка большой осторожности1.
Как известно, система управления «нормального» эпического полиса складывается из трех основных компонентов: царя или царей (обычный, хотя, по-видимому, и не вполне правильный перевод гомеровского термина (βασιλεύς или resp. βασιλῆες)2, совета старцев и народного собрания. Наименее постоянной и по-
1 Интересная, хотя и не во всем убедительная попытка разработки такой типологии была предпринята несколько лет назад австрийским историком Дегер: Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. Wien, 1970.
2 Об этом термине, так же, как и о других гомеровских терминах власти см.: Marót К. Basileus // Acta Antiqua Acad. Sci. Hung. 1962. № 10. S. 175 f.; Puhvel J. Helladic kingship and the gods // Minóica. Berlin, 1958. S. 328 f.; Gschnitzer Fr. Βασιλεύς. Ein terminologischer Beitrag zur Frühgeschichte des Königtums bei den Griechen // Festschrift L. C. Franz. Innsbruck, 1965. S. 102 f.; Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 44 f.
Однако творчески перерабатывая древние мифы о ванактах «златообильных Микен», Пилоса, Спарты, переводя их на язык, понятный его аудитории, поэт неизбежно должен был вступить на путь той наивной модернизации прошлого, к которой прибегали в своих картинах средневековые художники-примитивы, изображая библейских царей и римских императоров в одежде и с атрибутами современных им королей и герцогов. С помощью такого приема традиционные для героической поэзии фигуры «рожденных Зевсом царей», облеченных неограниченной, монархической по своей природе властью, переводятся в совсем иную историческую плоскость — в чуждый для них, но привычный для самого поэта и его слушателей микрокосм архаического ионийского полиса. Лишь в редких случаях политические ситуации, свойственные микенской эпохе, предстают перед нами в поэмах, если и не в своем подлинном первоначальном виде, то во всяком случае в достаточно большом приближении к нему, не растворяясь почти без остатка в позднейших напластованиях, как это бывает обычно.
Наиболее насыщен политическими реминисценциями микенского времени, безусловно, сюжет «Илиады», в которой элемент саги (исторического рассказа о подлинных событиях) вообще выражен намного сильнее, чем во второй гомеровской поэме. Конечно, реальная коалиция ахейских государств, принимавших участие в походе на Трою в середине XIII в. до н. э., могла сильно отличаться от той панэллинской «армады», которую изображает Гомер, да и в его рассказе о перипетиях похода должно быть примешано немало поэтического вымысла и произвола. Тем не менее наличие определенного исторического зерна в предании, положен-
Вопрос о датировке и происхождении этого загадочного текста, являющегося важнейшим источником информации о политической географии гомеровской Греции, породил ожесточенную полемику, длящуюся уже свыше полустолетия. В то время как одни авторы склонны видеть в «Каталоге» подлинный документ микенской эпохи, с максимальной точностью передающий не только очертания границ почти всех ахейских государств, но даже и характерные детали их ландшафта4, другие с презрением отмахиваются от него как от поздней эпигонской компиляции, лишенной какой бы то ни было исторической ценности5. Нам кажется, что в оценке «Каталога», как, впрочем, и любой другой части эпоса в равной мере неуместны и безграничная доверчивость, и гиперкритицизм6. Разумеется, было бы абсурдом принимать «за чистую монету» любое свидетельство «Каталога», видя в нем подлинный список участников реальной Троянской войны или какого-то другого военного предприятия того же времени. Но вместе с тем было бы трудно отказаться и от той мысли, что дошедший до нас гомеровский текст «Каталога» содержит в себе весьма значительные
3 В целом по вопросу см.: Carpenter R. Folk tale, fiction and sage in the Homeric epics. Berkeley—Los Angeles, 1956. P. 45 f.; Page D. L. History and the Homeric Iliad. Berkeley—Los Angeles, 1959; Finley M. I., Caskey J. L., Kirk G. S., Page D. L. The Trojan war // JHS. Vol. 84. 1964; Lesky A. Homeros // RE. Suppl. XI. 1968. Sp. 750 f.
4 Allen T. W. The Homeric catalogue of the ships. Oxford, 1921; Burr V. Νεῶ καταλόγος. Untersuchungen zum homerischen Schiffskatalog // Klio. Beiheft 49. 1944; Huxley G. L. Mycenaean decline and the Homeric catalogue of ships // BICS. Vol. 3. 1956; Гордезиани P. В. «Каталог кораблей» Илиады. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1967; Блаватская Т. В. Ахейская Греция во II тыс. до н. э. М., 1966. С. 14.
5 Jachmann G. Der homerische Schiffskatalog und die Ilias. Köln, 1958; ср.: Giovannini A. Étude historique sur les origines du Catalogue des Vaisseaux. Berne, 1969.
6 Ср.: Hope Simpson R. A., Lazenby J. F. The catalogue of the ships in Homer's Iliad. Oxford, 1970. P. 153 f.
Основной структурной ячейкой в географической системе «Каталога» является отдельный полис, составляющий единое целое со своей территорией (δῆμος)7. Оба этих понятия тесно увязаны, например, в формуле, характеризующей Афины, единственный из городов Аттики, упоминающийся в «Каталоге» (Il., II, 546 sq.): εὐκτίμενον πτολίεθρον, δῆμον Ἐρεχθῆος μεγαλήτορος... Таким образом, фигурирующие в «Каталоге» «великие и малые державы» «героического века» мыслятся поэтом как конгломераты полисов, группирующиеся в каждом отдельном случае вокруг самого большого и лучше всего укрепленного полиса в данном районе8. Структура типичного Микенского государства, состоящего из одного-двух десятков аграрных городков, подвластных центральному дворцу-цитадели, в общем вполне укладывается в эту схему.
7 Характерные «ландшафтные» эпитеты, сопровождающие некоторые названия в перечне «Каталога» (например, πολυστάφυλόν θ᾽ Ἱστίαιαν, ἀμπελόεντ᾽ Ἐπίδαυρον, πολυτρήρωνά τε Μέσσεν и т. п.) относятся, конечно, не к самим городам, а к их окрестностям; ср. аналогичные формулы в перечне семи мессенских полисов в Il., IX, 149 sqq. Иного мнения о структуре «Каталога» придерживается Страбон (VIII, р. 337).
8 Ср.: Hammond N. G. L. A History of Greece to 322 В. С. Oxford, 1959. P. 65.
Из ряда вон выходящее скопление отголосков микенской исторической традиции в «Каталоге кораблей» объясняется, по-видимому, определенной систематической направленностью этой части «Илиады» и явно «антикварными» интересами ее автора. За пределами «Каталога» упоминания о больших царствах микенского типа встречаются лишь эпизодически и носят, как правило, чисто орнаментальный служебный характер, не играя сколько-нибудь существенной роли в развитии сюжета поэмы. Среди фигурирующих в эпосе ахейских государств поэт, естественно, наибольшее внимание уделяет державе Агамемнона, самого могущественного из эллинских царей, верховного предводителя всей ахейской армии. Представления Гомера об этом государстве, если брать их как нечто целостное, отличаются крайней неопределенностью и противоречивостью. Основная трудность состоит в том, что гомеровский текст не позволяет определить с достаточной ясностью то положение, которое занимает Агамемнон во главе ахейской коалиции, осаждающей Трою, характер его власти и его отношений с другими греческими героями10.
Сам «пастырь народов» ведет себя на протяжении поэмы в высшей степени непоследовательно, превращаясь из самодержавного деспота, почти тирана, каким мы видим его в I песни, особенно в сцене ссоры с Ахиллом, в мягкого и уступчивого «конституционного монарха» других эпизодов (например: Il., VII; IX, 17 sqq.;
9 Firtley М. I. Homer and Mycenae: Property and tenure // Historia. Bd. 6. 2. 1956. P. 146.
10 Основные мнения по этому вопросу приведены у Дегер (Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 63 f.).
Во всем блеске своей славы и могущества, как великий владыка «всего Аргоса и множества островов», Агамемнон предстает перед нами в известном эпизоде со скипетром (Il., II, 100 sqq.). В свое время Эд. Мейер высказал догадку, принятую за истину многими другими учеными: пассаж о скипетре является отголоском былого господства микенской династии над всем Пелопоннесом и ближайшими к нему островами или даже, как полагают некоторые последователи Мейера, над всей Балканской Грецией (выбор одного из этих двух вариантов зависит от того, как понимать название Аргос, которое встречается у Гомера как в том, так и в другом значении)12. Дешифровка Вентриса не обнаружила, однако, никаких следов этого гипотетического mykenische Grosskönigtum в документах дворцовых архивов Пилоса и Кносса. Среди
11 Ср.: Finsler G. Das homerische Königtum // Neue Jahrb. kl. Alt. Bd. 19. 1907. S. 401 f.; Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 67-108.
12 Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. II. Stuttgart, 1893. S. 169, 188; Leaf W. Homer and history. London, 1915. P. 191 f.; Nilsson M. P. Homer and Mycenae. London, 1933. P. 217 f.; Desborough V. R. d'A. The last Mycenaeans and their successors. Oxford, 1964. P. 218 f.; Лурье С. Я. Язык и культура Микенской Греции. М.—Л., 1957. С. 215 сл.; ср.: Bethe Е. Troia, Mykene, Agamemnon und sein Grosskönigtum // Rh. Mus. Bd. 80. 3. 1931. S. 229 f.; Page D. L. History and the Homeric Iliad. P. 127; Vermeule E. Greece in the Bronze age. 2-nd. ed. Chicago—London, 1966. P. 265; Блаватская Т. В. Ахейская Греция во II тыс. до н. э. С. 158 сл.
Со скипетром у Гомера в ряде случаев ассоциируется понятие «священного закона» (θέμις или чаще pl. θέμιστες), который также входит в состав царской харизмы как передающийся по наслед-
13 Ср.: Stella L. A. La civiltà micenea nei documenti contemporanei. Roma, 1965. P. 51; Лурье С. Я. Язык и культура Микенской Греции. С. 216.
14 Page D. L. History and the Homeric Iliad. P. 127; ср.: Hope Simpson R. A., Lazenby J. F. The catalogue of the ships in Homer's Iliad. P. 71 f.
15 Jachmann G. Der homerische Schiffskatalog und die Ilias. S. 97.
16 Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 75 f.
17 Об этом понятии см.: Ehrenberg V. Die Rechtsidee im frühen Griechentum. Leipzig, 1921. S. 3 f.; Vos H. Θέμις, 1956; Frisk H. Die Stammbildung von θέμις // Eranos. Vol. 48. 1. 1950.
18 Webster Т. B. L. From Mycenae to Homer. London, 1958. P. 25 f.; Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 83.
Примирительное послание Агамемнона Ахиллу в IX песни «Илиады» включает в себя одну из наиболее интересных микенских реминисценций во всем гомеровском эпосе. Чтобы смягчить разгневанного Пелида, Агамемнон предлагает ему в виде компенсации за прежнее бесчестие наряду с другими дарами еще и руку одной из своих дочерей, а вместе с ней как приданое семь приморских городов «на границе с песчаным Пилосом» (149 sqq.). Их жители (ἄνδρες ... πολύρρηνες πολυβοῦται) будут «дарами чтить» своего повелителя, «как бога», и, повинуясь его скипетру, исполнят установленные им «блестящие законы» (καὶ οἱ ὑπὸ σκήπτρῳ λιπαρὰς τελέουσι θέμιστας). Здесь снова Агамемнон предстает перед нами как древний «харизматический» монарх, причем выясняется, что часть своей харизмы, или, как выражается сам Гомер, «чести» (τιμή), — власть над целым краем с населяющими его людьми и со всем их имуществом — он может уступить другому лицу в качестве примирительного дара и вместе с тем приданого к предстоящей свадьбе. По существу эпизод этот логически развивает мысль, достаточно ясно выраженную поэтом уже в пассаже о скипетре. Только как владыка всего Пелопоннеса Агамемнон мог подарить своему будущему зятю семь городов, расположенных довольно далеко от его главной резиденции в Микенах на побережье Мессенского залива (на карте «Каталога кораблей» они должны были занимать место где-то на стыке между царствами Нестора и Менелая)19. Сам мотив дарения городов, крайне редко встречающийся у Гомера20, восходит, вне всякого сомнения, к
19 Jachmann Е. Der homerische Schiffskatalog und die Ilias. S. 98; Лурье С. Я. Язык и культура Микенской Греции. С. 194 сл.
20 В параллель с этим отрывком можно поставить еще лишь два места: Il., IX, 483 sq. — Пелей дает приют бездомному скитальцу Фениксу, наделяет его богатством и отдает под его власть племя долопов (πολὺν δέ μοι ὤπασε λαόν) и Od., IV, 174 sqq. — Менелай в беседе с Телемахом высказывает пожелание переселить к себе Одиссея со всем его имуществом, семьей и людьми. Ради этого он готов очистить один из «расположенных вокруг и подвластных мне полисов».
Эти отрывки обычно приводятся как пример феодальных отношений в гомеровском обществе. — Nilsson М. P. Homer and Mycenae. P. 236 f.; Jeanmaire H. Couroi et courètes. Lille, 1939. P. 109; Webster Т. B. L. From Mycenae to Homer. P. 106; Will Ed. Aux origines du régime foncier grec.:
Напротив, в условиях квазифеодальной микенской монархии с ее сложной иерархической структурой и весьма значительной в сравнении с позднейшим греческим полисом территорией такой акт щедрости был бы естественным проявлением могущества и авторитета главы государства. Как было уже замечено, типичное микенское царство представляло собой конгломерат небольших городков (полисов, или вастю), группировавшихся вокруг дворца-цитадели, резиденции ванакта. Правители этих городков (скорее всего, это были басилеи — pa-si-re-u, упоминающиеся в табличках пилосского и кносского архивов)21 считались, судя по всему, подданными (вассалами) династа-владетеля цитадели. Можно предположить, хотя прямых указаний на это в документах линейного Б-письма мы не находим, что в определенных случаях ванакт
21 См. о них: Webster Т. В. L. From Mycenae to Homer. P. 15; Stella L. A. La civiltà micenea nei documenti contemporanei. P. 54 sg.; Wundsam K. Die politische und soziale Struktur in den mykenischen Residenzen nach den Linear В Texten. Wien, 1968. S. 152; Maddoli G. Damos e basilees. Contribute alio studio delle origini della polis // SMEA. Vol. 12. 1970. P. 52 sg.; Лурье С. Я. Язык и культура Микенской Греции. С. 222 сл.
Нетрудно убедиться в том, что концепция неограниченной «милостью божьей» дарованной царской власти Агамемнона нигде в «Илиаде» не проводится с достаточной последовательностью и полнотой. Отдельные эпизоды вроде пассажей о скипетре или о семи мессенских городах, в которых эта концепция очерчена наиболее рельефно, производят впечатление разрозненных семантических узлов древнего предания, скорее механически без достаточного понимания включенных Гомером в совершенно новый исторический контекст. Сам этот контекст довольно сложен и совмещает в себе два разнородных плана. С одной стороны, ахейская коалиция представляется поэту каким-то подобием дружины Агамемнона, временным объединением его друзей (ἑταῖροι), добровольно последовавших за ним под Трою, причем некоторых пришлось даже упрашивать (Il., XI, 768; Od., XXIV, 116), и связанных с ним только клятвой во взаимной верности. Об этой клятве упоминают в разных местах Одиссей, Нестор, Идоменей (Il., II, 286 sqq., 339 sqq.; IV, 266; ср.: I, 153 sq.). С другой стороны, некоторые характерные детали в изображении ахейского лагеря, например наличие в нем специального места для судебного разбирательства (Il., XI, 807: ἵνα σφ᾽ ἀγορή τε θέμις τε) или совершенно необязательный в военной обстановке совет «старцев» при Агамемноне, в котором единственным настоящим старцем является Нестор (Il., II, 53; IX, 70), позволяют видеть в нем своеобразный полис, возникший на вражеской территории. Управление этим полисом-дружиной носит скорее коллегиальный, чем единоличный характер. Функции верховного органа власти здесь выполняет корпорация басилеев [они же — старцы (γέροντες), советники (βουληφόροι), наконец судьи (δικασπόλοι)], в составе которой Агамемнон как первый среди равных занимает место президента
22 Webster Т. В. L. From Mycenae to Homer. P. 13. — Он ссылается на восточные параллели; ср.: Heuss A. Die archaische Zeit Griechenlands // Zur griechischen Staatskunde / Hrsg. Fr. Gschnitzer. Darmstadt, 1969. S. 62.
Интересные метаморфозы претерпевает в этой сцене «нетленный отеческий скипетр» Агамемнона. Почти сразу вслед за открывающим сцену апофеозом «владыки мужей», в котором, как мы уже видели, ему отводится столь важное место, скипетр в наступившей смуте запросто переходит из рук своего законного владельца в руки Одиссея (эта деталь уже должна насторожить внимательного читателя), а последний использует его самым прозаическим образом как простую палку для восстановления порядка в собрании и затем в эпизоде «посрамления Терсита» снова пускает его в ход как последний и решительный аргумент в споре с демагогом (Ibid., 185 sqq., 199, 265 sqq.). Все эти перипетии убеждают нас в том, что Гомер в общем далек от понимания подлинной природы царского скипетра. Он явно смешивает здесь две совершенно различные вещи: «священный скипетр» «священного царя», являющийся в одно и то же время символом и гарантией прочности и наследственности его власти (никогда и ни при каких обстоятельствах он не мог быть передан другому лицу, кроме законного наследника престола), и ораторский жезл, переходивший во время народного собрания от одного выступающего к другому вместе с правом держать речь перед народом24. Этот скипетр в отличие от
23 Finsler G. Das homerische Königtum. S. 401 f. — Уже античные критики гомеровского текста оценивают политический режим в ахейском лагере как типичный образец аристократического строя; см.: Schol. ad Il., Т, 390.
24 Finsler G. Das homerische Königtum. S. 407; Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 84; Fanta A. Der Staat in der Ilias und Odyssee. Innsbruck, 1882. S. 46 f.
Если можно говорить об определенной политической тенденции в пределах хотя бы двух первых песен «Илиады», то она, как нам думается, должна заключаться в следующем. Разразившаяся в первой песни вспышка тиранического темперамента Агамемнона ставит ахейскую армию на грань катастрофы. В трагическом ослеплении, пренебрегая открыто выраженной волей народа, не слушая увещаний мудрейшего из своих советников Нестора, «пастырь народов» ведет свое «стадо» прямиком к гибели. Расплата наступает уже во второй песни. Перед лицом смуты, охватившей ахейское войско, и по сути дела спровоцированной самим Агамемноном, обнаруживается полная его несостоятельность в роли единоличного и неограниченного правителя. Из брутального деспота, «пожирателя народа», свирепствовавшего в первой песни, он внезапно преображается в слабого и растерянного человека, явно неспособного сладить с вырвавшейся на свободу стихией массового безумия. В этот критический момент скипетр, чуть было не выпавший из его ослабевших рук, подхватывает один из семи «пэров»26 ахейского войска — Одиссей. В действие вступают силы
25 Так, скипетр, которым Ахилл скрепляет свою клятву в I, 237 sqq., принадлежит, по его словам, «сынам ахеян — судьям, которые хранят законы, полученные от Зевса» (νῦν αὖτέ μιν υἷες Ἀχαιῶν ἑν παλάμῃς φορέουσι δικασπόλοι οἵ τε θέμιστας πρὸς Διὸς εἰρύαται). Древний семантический комплекс «скипетр и законы» здесь, таким образом, в корне переосмыслен поэтом. Δικασπόλοι, о которых говорит Ахилл, по всей видимости, — все те же ахейские басилеи, к числу которых принадлежат и сам Ахилл, и Агамемнон, и другие герои. Скипетр является здесь символом их общей судебной власти. В сцене суда, изображенной Гефестом на щите Ахилла (Il., XVIII, 497 sqq.), скипетр переходит поочередно от одного старца-судьи к другому. Получив скипетр из рук вестника, каждый из них встает со своего места и изрекает приговор. Интересно, что царь в этом эпизоде вообще не упоминается. Но царями могут быть сами старцы (в «Одиссее» старцы-басилеи окружают Алкиноя так же, как в «Илиаде» — Агамемнона).
26 Семь «лучших» ахейских героев составляют постоянное окружение Агамемнона и его военный совет (Il., II, 404 sqq.).
27 Ср.: Wilamowitz-Möllendorff U. von. Die Ilias und Homer. Berlin, 1920. S. 264 f.
28 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 106; Морган Л. Г. Древнее общество. Л., 1934. С. 144.
29 Возможна, однако, и другая интерпретация этого места, если предположить, что вся сцена «Испытания войска» подверглась позднейшей
Все эти наблюдения убеждают нас в том, что и царство Агамемнона, и другие великие державы «Героического века» были для Гомера скорее абстрактными понятиями, лишенными реального исторического содержания и не находящими никаких аналогий в его собственном политическом и житейском опыте. За исключением стоящего особняком «Каталога кораблей», в котором политические отношения ахейского прошлого приведены в какое-то подобие системы и угадываются хотя бы общие очертания мифических и полумифических государств времен Троянской войны, как в «Илиаде», так и в «Одиссее» можно встретить лишь случайные и отрывочные упоминания о больших царствах микенского типа, по всей видимости, автоматически перенесенные в эпос из предшествующей поэтической традиции. Совершенно очевидно, что само понятие царства, равно как и тесно связанная с ним концепция самодержавной деспотической власти царя «милостью божьей», чуждо сознанию Гомера как наследие давно угасшей культуры. Объяснение этому факту найти нетрудно. Не приходится сомневаться в том, что в мире, окружающем поэта, доминирующей политической реальностью был единичный самодовлеющий полис, во многом уже приближающийся к обычному типу греческого города-государства. В соответствии с этим именно полис, а не какая-нибудь иная форма политической организации занимает центральное место в основных сюжетных коллизиях обеих гомеровских поэм30. Едва ли есть надобность напоминать читателю, что борьба за город является ведущей темой «Илиады», тем главным ядром, вокруг которого строится сюжет поэмы. Также и в «Одиссее» почти все центральные события разворачиваются на фоне одиночного, обособленного от внешнего мира полиса (под это определение в равной мере подходит и Итака, и Схерия, и все другие города, фи-
30 Hoffmann W. Die Polis bei Homer // Festschrift B. Snell. München, 1956. S. 154.
Типичный гомеровский полис, будь то Троя, Итака, город феаков или, скажем, город, изображенный на щите Ахилла, обычно бывает наделен всеми признаками свободной, самоуправляющейся общины. В нем обязательно имеется в наличии агора, место для судебных тяжб и народных собраний, и царский дворец, в котором пируют и совещаются о «государственных делах» «старцы народные»32. Сами понятия общины и города в их эпическом употреблении тесно между собой связаны . На это указывают, например, формулы типа πῆμα (или invers. χᾶρμα) πόληί τε παντί τε δήμῳ (Il., III, 50; XXIV, 706)34. Говоря о человеке, проводя-
31 Один полис — у киммерийцев (Od., XI, 14), у лестригонов (X, 81), даже у египтян (XIV, 265).
32 Ср.: Calhoun G. М. Polity and society //A companion to Homer / Ed. A. J. B. Wace and F. H. Stubbings. London, 1963. P. 432.
33 Трудно согласиться с теми авторами, которые отказывают гомеровскому понятию полиса в каком бы то ни было политическом значении; см.: Keil В. // Einleitung in die Altertumswissenschaft / Hrsg. von A. Gercke, Ed. Norden. Bd. III. Leipzig-Berlin, 1912. S. 305; Hammond N. G. L. A History of Greece to 322 В. C. P. 67; Starr Ch. G. The origins of Greek civilization, 1100-650 В. C. New York, 1961. P. 125. Ср.: Fanta A. Der Staat in der Ilias und Odyssee. S. 45; Thomas Ch. G. Homer and the polis // La Parola del Passato. Fasc. 106. 1966. P. 7.
34 Из этой формулы следует, что демос в целом — понятие более широкое, чем полис. Очевидно, в его состав входила и какая-то часть сельских жителей (ἀγροιῶται), обитавших на окраинах полисной территории. Правда, в некоторых случаях понятие демоса простирается на обширные области с многочисленным населением, рассеянным по ряду городов. Таков, например, «плодородный» демос беотийцев (Il., V, 710); ликийский демос (Il., XVI, 455, 514); демос кефалленцев (Od., XX, 210) и др. Однако во всех этих случаях термин δῆμος имеет сугубо географическое, территориальное значение — «страна» или «земля». В более узком морально-политическом значении — «община», «масса граждан», противостоящая тому или иному индивиду — этот же термин, как правило, ассоциируется с одним-единственным полисом (Il., III, 50; XI, 704; XVIII, 220;
щем время в городе, Гомер употребляет характерный глагол ἐπιδημεύειν — «находиться среди людей, среди народа — Od., XVI, 29), давая тем самым понять, что именно полис является в его глазах важнейшим жизненным центром общины, ее главной резиденцией. По существу община (демос) кончается там, где начинается «поле» соседнего полиса. Даже города, расположенные в близком соседстве друг от друга и заселенные одним и тем же народом, ведут, как правило, совершенно замкнутое, обособленное существование, почти не вмешиваясь в дела соседей. Лишь в случае общей опасности со стороны внешнего врага они объединяются в какое-то подобие временной симмахии, которая распадается сразу же, как только угроза извне минует. Примером такого аморфного сообщества полисов могут служить города Троады. В Il., IX, 328 sqq. Ахилл насчитывает 23 троянских полиса, взятых им с суши и с моря за десять лет войны. По-видимому, все они имеют своих собственных царей, причем нигде в «Илиаде» не говорится о какой бы то ни было зависимости этих «Stadtfürsten» от Приама, хотя некоторые из них связаны с ним и с его родом через посредство династических браков35. Ни о какой иной форме политического единства, кроме достаточно эфемерного военного союза нескольких городских общин, здесь говорить не приходится36.
35 Так, Андромаха, супруга Гектора, происходит из Фив Киликийских (один из городов Троады), принадлежавших, до того как город был разрушен Ахиллом, ее отцу, царю Эетиону (Il., VI, 414 sqq.; ср.: I, 366; II, 691; IX, 188; XXIII, 286). Лаотоя, одна из жен Приама, мать Ликаона, названа дочерью Альтеса, царя Педаса (Il., XXI, 85 sqq.). Своих царей имеют также Лирнесс (Il., II, 690 sqq.; ср.: XIX, 296), Скирос (IX, 668), вероятно, также Зелея, Адрестея, Перкот и другие города Троады, перечисленные в «Троянском каталоге» (Il., II, 824 sqq.); ср.: Il., 1,163 sq.
36 Аналогичную коалицию могли составлять города Эллады и Фтии, упомянутые в Il, IX, 334. Их правители (ἀριστῆες), вероятно, равны Ахиллу по положению. В противном случае брак с дочерью одного из них мог бы унизить героя. — Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. II. S. 333; Finsler H. Homer. Bd. I. Leipzig-Berlin, 1914. S. 102; Jeanmaire H. Couroi et courètes. P. 111. Намек на сходную форму территориально-этнического сообщества полисов, возможно, заключен также в Il., XI,
Среди городов, о внутренней жизни которых поэт информирует нас более или менее обстоятельно, наиболее цельное и определенное впечатление в политическом плане производит, пожалуй, Троя. Приам скорее, чем кто бы то ни было из гомеровских царей, может быть признан единоличным правителем своего полиса, хотя и не обязательно в чисто монархическом смысле. Несмотря на свою старость и немощность, он является признанным главой общины. Не случайно сама Троя названа в «Илиаде» «великим городом владыки Приама»: ἄστυ μέγα Πριάμοιο ἄνακτος (VII, 296; XVII, 160; XXI, 309 и др.) или πόλις Πριάμοιο ἄνακτος (так, II, 373; IV, 18, 290; XII, И и др.). Конструкции такого рода (nomen urbis cum genetivo nominis regis) — достаточно редкое явление в языке эпоса37. Это обстоятельство, а также явно микенский титул Приама — ἄναξ — говорят о том, что перед нами очень древняя формула, выражающая тесную, можно даже сказать, кровную связь царя с его городом и народом. В том же направлении указывает и знаменитое пророчество о гибели Трои: τιέσκετο Ἴλιος ἱρὴ καὶ Πρίαμος καὶ λαὸς ἐυμμελίω Πριάμοιο (Il., IV, 46 sq.; VI, 449; VIII, 552; ср.: XXIV, 27 sq.). Как мы уже видели, дворец Приама с его многочисленными апартаментами и с примыкающими к нему домами Гектора и Париса образует архитектурный и одновременно политический центр города, что опять-таки свидетельствует об особой роли принципа личной власти в жизни троянского общества. Кроме Приама царские титулы (βασιλεύς или ἄναξ) носят его сыновья, например Парис и Гелен (Il., IV, 96; XIII, 582). Интересно, что Гектора поэт ни разу не называет «царем»,
37 В трех случаях из семи конструкция этого типа относится к другим троянским городам, помимо Трои. Так, Фивы Киликийские — священный «город Эетиона» (Il., I, 366); Лирнесс — «город Минеса» (Il., XIX, 296); Скирос — «город Эниэя» (Il., IX, 668); см. также: Il., II, 677, 730; XIV, 230; Od., III, 4; ср.: X, 81. Показательно, что такие города «Одиссеи», как Итака и Схерия, ни разу не названы по имени своего царя.
Царская власть принадлежит Приаму и его детям как представителям старшей ветви рода Дарданидов, с незапамятных времен правящего Троей (см. его родословную в Il., XX, 215 sqq.). Однако претенденты на престол имеются и в других побочных ветвях этого же рода. Одному из них — Энею — суждено царствовать над троянцами, после того как погибнет ненавистное Зевсу «племя Приама» (об этом говорит Посейдон: Il., XX, 302 sqq.)39. Ахилл, по-видимому, тоже что-то знающий об этом пророчестве, пользуется им как поводом для насмешек над Энеем, с которым он встретился на поле брани (Ibid., 180 sqq.): «Или душа побуждает тебя сразиться со мной в надежде стать хозяином чести Приама среди троянцев, укротителей коней? Однако, если даже ты и снимешь с меня доспехи, Приам не передаст тебе свою почесть ради этого. Ведь у него есть сыновья...» Из этих слов следует, что Приам сам волен распоряжаться своей властью (поэт называет ее сначала τιμή затем γέρας), которую он может передать (букв. «вложить в руку») кому угодно40.
Рядом с Приамом мы видим совет, состоящий из семи «старцев народных» (δημογέροντες). Они названы поименно в сцене «Тейхоскопии» (Il., III, 146 sqq.). Среди них три брата Приама: Ламп, Клитий и Гикетаон (ср.: Il., XX, 237 sq.) и четыре старца (Пантой, Тимоэт, Укалегон и Антенор), возможно, состоящие с ним в каком-то более отдаленном родстве, хотя прямо об этом нигде не говорится (интересно, что Анхиз, отец Энея в эту корпорацию не входит). Функции троянского совета не вполне ясны, хотя
38 Ср. парафразу того же имени в Il., VI, 478.
39 Ср.: Il., XIII, 460: Приам, вероятно, подозревая Энея в покушении на его власть, не «оказывает ему подобающей чести».
40 Однако подобающий в таких случаях темен новому царю должны вручить другие троянцы (Ibid., 184 sq.; ср.: IX, 574 sqq.; XII, 313 sq.; VI, 194).
В целом существующий в Трое политический режим можно охарактеризовать как один из вариантов примитивной монократии41. Власть Приама в основе своей есть ничто иное, как patria potestas главы семейной общины в сочетании с верховным авторитетом родового вождя. Сам троянский демос, по-видимому, мыслится поэтом как единый разросшийся род потомков Дардана, в котором Приам вместе с его детьми занимает по праву старшинства главенствующее место42. Все другие троянцы находятся как бы под его отеческой опекой и поэтому именуются «народом копьеносца Приама», а сама Троя — «городом владыки Приама». В принципе как та, так и другая формула вполне могли бы определять власть микенского ванакта над его подданными и его цитаделью (микенское происхождение, по крайней мере второй из этих формул кажется весьма вероятным). Но Троя в изображении Гомера, как было уже замечено, гораздо больше напоминает родовое городище среднеэлладской эпохи или более позднего времени, чем классическую микенскую цитадель, сам же Приам схож не столько с божественным деспотом, гордо взирающим из своей твердыни на подвластные ему «города и веси», сколько с библейским патриархом, отечески повелевающим своими «чадами и домочадцами». Можно предположить, что с этим исконным архетипом патриархальной царской власти в описании «троянской конституции» соединены и более поздние впечатления, вынесен-
41 Мы сознательно используем здесь этот пока еще мало употребительный термин, чтобы показать, что, несмотря на известное внешнее сходство с монархией, власть Приама представляет собой явление принципиально иного порядка. Монократия — понятие более широкое, нежели монархия в обычном значении этого слова. В отличие от последней она охватывает и такие формы личной власти, которые могут существовать в бесклассовом обществе, например власть родовых и племенных вождей; см.: La monocratie. Vol. I. Bruxelles, 1970.
42 В древнейшем варианте предания Приам и его семья, возможно, составляли все население Трои. На это указывает то обстоятельство, что в «Троянском каталоге» Эней и Антенор отнесены к особому, отличному от троянцев, народу дарданцев (Il., II, 819).
Гораздо более сложной и запутанной выглядит ситуация, сложившаяся на Итаке в связи с длительным отсутствием Одиссея. Изображая ее, поэт в какой-то мере исходил из традиционного представления об Одиссее как единственном и, очевидно, полновластном царе города и острова. Отголоски этой традиции проскальзывают в сетованиях Ментора и Пенелопы на неблагодарность граждан Итаки, забывших своего доброго царя и не заботящихся о его семье (Od., II, 230 sqq.; IV, 687 sqq.). Даже женихи признают Одиссея, хотя и против воли, своим законным государем. Евримах, пытаясь остановить уже начавшееся избиение, молит Одиссея «пощадить свой народ» (XXII, 54 sq.). Принуждая Пенелопу к ненавистному ей браку, женихи рассчитывают, что ее избранник станет царем Итаки вместо Одиссея (XV, 519 sqq.; ср.: XXII, 50 sqq.). Здесь перед нами, несомненно, очень древний мифологический мотив: рука жены или дочери царя служит гарантией власти для его преемника44. Для того чтобы расчистить себе дорогу к престолу, женихи замышляют убийство Телемаха, надеясь в его лице погубить весь род Аркесиадов (XIV, 182; ср.: XVI, 372 sqq.; XV, 533 sq.). Возможно, к еще более глубоким пластам мифологической традиции восходит кровавая развязка поэмы, в которой Одиссей доказывает свое право на власть физическим истреблением всех своих соперников45.
43 Ср.: Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 121 f.
44 Finley M. I. The world of Odysseus. London, 1962. P. 111 f.
45 Germain G. Essai sur les origines de certaines thèmes Odyséens et sur la genèse de l'Odyssée. Paris, 1954. P. 1 s. — Этот же мотив в еще более акцентированной форме повторяется в финальной сцене «Одиссеи» (XXIV, 522 sqq.), где старец Лаэрт, внезапно обретший с помощью Афины юношескую бодрость и силу, убивает своего главного врага, Евпейта, и тем доказывает, что его род, действительно, «самый царственный» на Итаке.
Однако в общем контексте «Одиссеи» мотивы такого рода, как бы ни были они интересны сами по себе, звучат достаточно приглушенно и воспринимаются как обрывки какой-то полузабытой сюжетной линии, восходящей к давней предыстории поэмы. Основной конфликт, вокруг которого строится фабула «нашей» «Одиссеи», — отнюдь не политического свойства. Главное для поэта — это борьба «богатого мужа» с грабителями, захватившими его дом и притесняющими его жену и сына. Не случайно в узловой, с точки зрения развития сюжета, сцене народного собрания во II песни мотив узурпации престола не всплывает ни разу. Телемах, выступая перед народом, жалуется на бесчинства, которые женихи творят в его доме, на их обжорство, ни словом не упоминая о том, что они, по сути дела, лишили власти его, законного наследника Одиссея. Да и сам Одиссей как будто совсем не замечает преступных поползновений женихов. Краткая обвинительная речь, с которой он обращается к ним, прежде чем начать избиение (XXII, 35 sqq.), состоит всего из трех пунктов: 1) женихи разграбили имущество Одиссея; 2) они принуждали к сожительству его рабынь и 3) наконец, пытались принудить к незаконному браку его жену. Итак, в вину женихам ставится лишь их покушение на права собственника и супруга, отнюдь не измена главе государства и претензии на его власть, хотя с этого, казалось бы, следовало начать. Прямо вопрос о власти Одиссея ставится в поэме лишь дважды. В первой песни (368 sqq.) мы становимся свидетелями любопытной беседы Телемаха с предводителями женихов Антиноем и Евримахом. Раздраженный смелыми словами юноши, направленными в их адрес, Антиной грозит, что «Зевс никогда не позволит ему стать царем на волнообъятой Итаке, хотя это право и принадлежит ему по рождению» (386 sq.: μὴ σέ γ᾽ ἐν ἀμφιάλῳ Ἰθάκῃ βασιλῆα Κρονίων ποιήσειεν, ὅ τοι γενεῇ πατρώïόν ἐστιν). На грубый нажим Антиноя Телемах отвечает в тоне притворного смирения и равнодушия, хотя и не без некоторой иронии: «Я хотел бы получить это (т. е. царскую власть), если бы Зевс дал. Или, может быть, ты скажешь, что это — худшее из того, что может случиться среди людей? Неплохо быть царем. Ведь дом его тотчас становится богатым, а сам он пользуется большим почетом. Но много и других царей ахейских на волнообъятой Итаке, молодых и старых. Кто-нибудь из них, пожалуй, по-
Особое внимание привлекают к себе три строчки в речи Телемаха (394 sqq.): ἀλλ᾽ ἦ τοι βασιλῆες Ἀχαιῶν εἰσὶ καὶ ἄλλοι πολλοὶ ἐν ἀμφιάλῳ Ἰθάκῃ, νέοι ἠδὲ παλαιοὶ, τῶν κέν τις τόδ᾽ ἔχῃσιν, ἐπεὶ θάνε δῖος Ὀδυσσεύς. В сопоставлении со всем ос-
Не следует, однако, забывать о том, что поэтическая, особенно гомеровская логика отнюдь не тождественна обычному здравому смыслу. Гомеровское мировосприятие дискретно по своему характеру. Каждая отдельная вещь или ситуация существует в эпическом рассказе сама по себе. Связи между отдельными фактами поверхностны и непрочны, имея вторичное значение по сравнению с самими фактами. Во многом такому взгляду на мир способствует, конечно, формальная структура самого гомеровского стиха. Выбор слова в стихе почти всегда диктуется либо размером, либо конкретной сиюминутной художественной задачей, иногда не выходящей за пределы одной строки. Возникающие при этом ло-
46 Так, Стэнфорд переводит βασιλεύς в 386 стрк. «king»; βασιλῆες в 394 стрк. «prince, person of royal rank» (The Odyssey of Homer / Ed. by W. B. Stanford. Vol. I. London, 1965. ad. loc.); см. также: Fanta A. Der Staat in der Ilias und Odyssee. S. 19 f.; Clotz G. La cité grecque. Paris, 1928. P. 47; Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 59; Петрушевский Д. M. Общество и государство у Гомера. М., 1913. С. 16 сл.; ср.: Cschnitzer Fr. Βασιλεύς. Ein terminologischer Beitrag zur Frühgeschichte des Königtums bei den Griechen. S. 102, Anm. 18.
Мысль о «многоцарствии» (поликойрании, ср.: Il., II, 204), по-видимому, случайно возникшая в этом месте для всей Одиссеи — явление отнюдь не случайное, а, напротив, тесно связанное с ее сюжетом и системой образов. Не так уж трудно догадаться, кого конкретно имеет в виду Телемах, говоря о «молодых и старых царях ахейцев». Прежде всего, это, конечно, — сами женихи и их родители. Правда, как это уже отмечалось, кое-где они еще признают себя подданными Одиссея. Однако в XVIII песни (64) Телемах прямо называет «царями» предводителей женихов Антиноя и Евримаха (см. также: XXIV, 179). Говоря о могуществе и всевластии женихов на Итаке и соседних с нею островах, поэт несколько раз употребляет глаголы κρατέουσι, κραίνουσι, κοιρανέουσι (I, 247; VIII, 391; XV, 510; XVI, 124; XXI, 346), которые, как правило, ассоциируются у Гомера с царской властью. Да и на практике женихи ведут себя как властьимущие и подлинные хозяева острова. Именно к ним обращается Телемах с просьбой дать ему корабль для розысков отца (II, 212 sqq.; ср.: 306 sqq.). Они пользуются правом производить поборы среди
47 Об этой особенности гомеровской поэтической техники, выражающейся в принципе «one thing at a time», см.: Bowra С. М. Homer. London, 1972. P. 33 f.; Perry В. E. The early Greek capacity for seeing things separately // ТАРА. Vol. 68. 1937.
Еще раз вопрос о судьбе царской «почести» Одиссея возникает в «Некии». Его задает сам герой, обращаясь к тени своей матери Антиклеи, которую он узнал среди сонма мертвых (XI, 174 sqq.). На вопрос Одиссея — «Скажи мне об отце и о сыне, которого я оставил, все ли у них еще моя почесть или кто-нибудь другой из мужей уже владеет ею; обо мне же говорят, что я не вернусь более?» — Антиклея отвечает: «Никто еще не завладел твоею прекрасной почестью, но Телемах спокойно владеет теменом и участвует в равных пирах, которые пристало устраивать мужу-судье (ἅς ἐπέοικε δικασπόλον ἄνδρ᾽ ἀλεγύνειν), ведь все его приглашают». Мысль, заключенная в этих строках, как будто ясна: в отсутствие Одиссея его «почесть» может быть закреплена за его родственниками, но может быть передана и другому лицу, имеющему на это право, очевидно, кому-то из итакийской знати. Право решения этого вопроса принадлежит, по всей вероятности, народу или совету «старцев». Сама «почесть» складывается из двух элементов: темена и права участия в обедах судей, причем одно здесь вытекает из другого: Телемах потому и участвует в обедах судей, что у него есть темен, за счет доходов которого он может покрыть все издержки по устройству пиршества. Из всего этого с очевидностью следует, что Телемах и сам входит в состав коллегии итакийских δικασπὸλοι,
48 Правда, в Od., XXII, 50 sqq. Евримах «открывает глаза» Одиссею, сообщая, что Антиной (в этот момент уже убитый) не только покушался на брак с Пенелопой, но и хотел сам царствовать на Итаке, убив предварительно Телемаха. Но здесь мы, по-видимому, имеем дело с одним из реликтов древней (микенской) концепции единоличной царской власти.
Итак, было бы неправильно расценивать обстановку, сложившуюся на Итаке в отсутствие Одиссея, как обычную анархию. На острове есть законное правительство, и хотя установленный женихами режим живо напоминает олигархию или тиранию, их противники, включая и самого Одиссея, все же не решаются оспаривать принадлежащее им право на власть. Противозаконный характер носят как раз действия Одиссея, истребившего цвет итакийской знати, хотя поэт старается по возможности не заострять внимание слушателей на этом неприятном моменте50.
В своем идеальном варианте гомеровская поликойрания предстает перед нами в феакийских песнях «Одиссеи». Особый интерес представляют с. 390 sq. VIII песни. Алкиной, предлагая щедро одарить гостя, напоминает присутствующим: «Двенадцать славных царей властвуют (здесь) среди народа, я сам тринадцатый» (δώδεκα γὰρ κατὰ δῆμον ἀριπρεπέες βασιλῆες ἀρχοὶ κραίνουσι, τρισκαιδέκατος δ᾽ ἐγὼ αὐτός). Каждый из тринадцати должен преподнести Одиссею хитон и фарос и в дополнение к этому талант золота. Само это замечание носит чисто случайный характер и продиктовано лишь стремлением поэта к точности: слушатель должен знать, сколько именно пар платья и талантов золота получил Одиссей от феаков. Тем более важной и ценной должна
49 Ср. разбор этого места: Андреев Ю. В. Мужские союзы в поэмах Гомера // ВДИ. 1964. № 4. С. 46. — Поэт, таким образом, сам себе противоречит, ибо здесь оказывается, что место Одиссея, которое в I песни было признано вакантным, уже занято его сыном.
50 Заключительная сцена поэмы (обмен клятвами между Одиссеем и итакийцами — Od., XXIV, 546) может быть истолкована в двояком смысле: как примирение убийцы с родственниками убитых и как возобновление «полномочий» свергнутого царя. Это не означает, однако, что Одиссей впредь будет единственным царем Итаки.
Слова Алкиноя в VIII, 390: «Двенадцать славных басилеев властвуют здесь среди народа», — могут быть поняты лишь в том смысле, что все цари сообща управляют островом. Своим добавлением — «Я сам тринадцатый» — Алкиной скорее присоединяет себя к ним, нежели противопоставляет. В чисто правовом отношении двенадцать басилеев как будто ничем не отличаются от Алкиноя. Как и он, они владеют каждый в отдельности теменом, полученным в дар от народа, с правом передавать его по наследству своим детям (VII, 149 sq.). Так же, как и он, они пользуются правом собирать с народа (κατὰ δῆμον) дары (XIII, 8 sqq.). Так же, как и он, носят скипетр (VIII, 41). Тем не менее Алкиной занимает среди феакийских царей особое положение. Он сам подчеркивает это, гордо заявляя, что ему принадлежит вся сила и власть среди феаков (Od., XI, 352. ср.: 346; VI, 197). По некоторым намекам в тексте поэмы можно понять, что сила, которой наделен Алкиной, — не простая, а магическая. На это указывает, например, необычный эпитет, сопровождающий его имя, «священная сила» (ἱερός μένος — VIII, 4 и пр.). Эта любопытная деталь позволяет отнести Алкиноя к разряду так называемых «священных царей». От его силы непосредственно зависит благополучие и процветание его народа51. Очевидно, именно так, а
51 Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 166 f.
Как «священный», единственный в своем роде царь феаков, каким он и был, вероятно, в первоначальном, догомеровском варианте предания, Алкиной, естественно, должен был обходиться без всяких соправителей. Из этой праосновы мифа в «Одиссею» пришел и сказочный дворец Алкиноя, в котором он весело пирует вместе со своим народом и щедро угощает заброшенных на его остров чужеземцев. Двенадцать «славных басилеев» появились в феакийской сказке лишь тогда, когда поэту пришла в голову мысль углубить и модернизировать фон, на котором развиваются события в этой части поэмы, подчинив его общему ионийскому колориту «Одиссеи». В результате этого усложнения первоначальной сюжетной линии сам Алкиной из единоличного властителя феаков превратился в регента аристократической республики, как характеризует его Финзлер, председателя коллегии басилеев52.
Для того чтобы осмыслить весь эпический материал, подобранный в настоящей главе, необходимо представлять хотя бы в самых общих чертах, как шло политическое развитие греческого мира в рамках того периода, который мы именуем гомеровским. Традиционная схема «от монархии к аристократической республике», бытующая во многих как общих, так и специальных трудах по истории Греции53, как нам кажется, не только сильно упрощает, но во многом и искажает реальные очертания этого процесса. Основной ее дефект заключается в неясности исходной посылки. Авторы, придерживающиеся этой схемы, обычно забывают уточнить,
52 Finsler G. Das homerische Königtum. S. 320; ср.: Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 165 f.
53 Busolt G. Griechische Staatskunde. Hauptteil I. München, 1920. S. 346 f.; Clotz G. La cité grecque. P. 71 s.; Nilsson M. P. Homer and Mycenae. P. 240 f.; Ehrenberg V. Der Staat der Griechen. Zürich—Stuttgart, 1965. S. 58. Co справедливой критикой этой теории выступает Старр (Starr Ch. G. The decline of the early Greek kings // Historia. Bd. 10. 2. 1961. P. 130 f.); ср.: Gschnitzer Fr. Βασιλεύς. Ein terminologischer Beitrag zur Frühgeschichte des Königtums bei den Griechen. S. 108 f.
Исторический срок, в течение которого в Греции существовала и развивалась микенская бюрократическая монархия, был непродолжителен. Он едва ли насчитывает более трех столетий. По всем признакам, «эпоха больших царств» завершается где-то вскоре после страшной катастрофы, обрушившейся на Ахейскую Грецию на рубеже XIII—XII вв. до н. э. Выживание монархии микенского типа в каком-нибудь из уголков греческого мира, за исключением, может быть, только Кипра, представляется нам вещью, выходящей за пределы реальных возможностей политического развития в период миграций (XII—X вв. до н. э.)54. Что же касается так называемых «племенных государств» (Stammstaat), возникавших, как думают многие историки, в Балканской Греции по мере продвижения и оседания на их
54 Как замечает Уэбстер (Webster Т. В. L. From Mycenae to Homer. P. 143 f.), «даже в Афинах, городе, наименее затронутом дорийским вторжением, божественный царь (т. е. микенский ванакт) ненадолго пережил микенское время». Эмигранты, отправлявшиеся через Афины на Восток в малоазийские колонии, «взяли с собой за море уже новый вид царской власти». С этим согласуется и мнение Хайнетта (Hignett С. A history of the Athenian constitution to the end of the fifth century В. C. Oxford, 1962. P. 35) о том, что единое микенское государство, охватывавшее всю Аттику, неизбежно должно было распасться в период миграций, вследствие чего «работу по объединению страны пришлось повторить снова в VIII в.»; ср.: Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. II. S. 340; Sarkady J. Attika im 12. bis 10. Jh. // Acta Classica Universitatis Scientiarum Debrecen. II. 1966. S. 12 f.
55 Busolt G. Griechische Staatskunde. Hauptteil I. S. 129; Gschnitzer Fr. Stammes- und Ortsgemeinden im alten Griechenland // Wiener Studien. Bd. 68.1955. S. 137 f.
56 Kuhn E. Die Entstehung der Städte der Alten. Leipzig, 1878. S. 197 f.; Swoboda H. Κώμη // RE. Suppl. IV. 1924. Sp. 951. — Как было уже замечено, «дорийское завоевание» носило характер медленного просачивания небольших групп пришельцев на территорию уже распавшихся к тому времени микенских государств. Археологический материал не содержит в себе никаких указаний на организованные вторжения крупных варварских орд после катастрофы конца XIII в. Данные местной традиции позволяют утверждать, что образование большинства дорийских городов Пелопоннеса, Крита и других островов южной Эгеиды шло путем постепенного отпочковывания новых общин от уже существующих. Так, метрополией почти всех дорийских полисов Северного Пелопоннеса был Аргос. В Лаконии ту же роль сыграла Спарта (основной материал источников собран у Бузольта: Busolt G. Griechische Geschichte bis zur Schlacht bei Chaeronea. Bd. I. Gotha, 1893. S. 203 f.). Как и в эпоху Великой колонизации, связи между колониями и метрополиями в этот период ограничивались, по всей видимости, преимущественно сферой культа. Таким образом, расселение дорийцев не могло привести сразу же к образованию «племенных государств». В противном случае нам трудно было бы объяснить ту длительную и упорную борьбу, которую впоследствии пришлось вести Спарте за власть над Лаконией, а Аргосу соответственно за господство над Арголидой.
Красноречивые свидетельства крайнего измельчания политических структур и торжества центробежных сил над центростремительными в период после дорийского вторжения дает прежде всего археология. За весь промежуток времени с XI по VIII в. в Греции не удалось найти ни одного памятника, который по своим масштабам и монументальности приближался бы к сооружениям микенской эпохи59. Между тем настоящая монархия, даже в ее, так сказать, «военнодемократическом варианте», непременно должна была оставить после себя какие-то материальные, физически осязаемые следы своего существования вроде скифских курганов или микенских шахтовых могил. Непосредственным результатом распада ахейских держав, который стал совершившимся фактом, очевидно, уже к концу XII в., было образование множества мелких «уделов», принадлежавших отдельным родам или фратриям, а в некоторых случаях, возможно, просто случайным объединениям больших и малых семей, возникшим в процессе миграций. Опорным пунктом каждой такой общины был укрепленный поселок — полис, — власть над которым по праву основателя (ойкиста) принадлежала родовому вождю — басилею. Сам этот титул, как было уже замечено, достаточно древнего происхождения. Он встречается уже в архивных документах микен-
57 Папазоглу Ф. К вопросу о преемственности общественного строя в Микенской и Гомеровской Греции // ВДИ. 1961. № 1. С. 40; ср.: Starr Ch. G. The origins of Greek civilization, 1100—650 В. C. P. 125 f.; Gschnitzer Fr. Βασιλεύς. Ein terminologischer Beitrag zur Frühgeschichte des Königtums bei den Griechen. S. 107.
58 Начало объединительного движения в отдельных районах греческого мира (Аттика, Арголида, Лакония), наметившееся, очевидно, уже в VIII в. до н. э., не меняет существа общей ситуации, сложившейся в этот период.
59 Единственное царское погребение за весь период с XII по VIII в. до н. э. обнаружено недавно вблизи Саламина Кипрского (Karageorghis V. Salamis in Cyprus Homeric, Hellenistic and Roman. London, 1969), но это исключение скорее подтверждает правило.
60 Maddoli G. Damos е basilees. Contributo allo studio delle origini della polis. P. 52; ср.: Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 55; Stella L. A. La civiltà micenea nei documenti contemporanei. P. 54. № 24.
61 Webster Т. B. L. From Mycenae to Homer. P. 156; Starr Ch. G. The origins of Greek civilization, 1100—650 В. C. P. 126; Thomas Ch. G. The roots of Homeric kingship // Historia. Bd. 15. 4. 1966. P. 393.
62 Едва ли случайно, что весь набор эпитетов, с помощью которых поэт характеризует своих царей: θεῖος, θεοείκελος, διοτρεφής, διογενής, σκηπτουχός и пр. — комбинируется в эпосе только со словом βασιλεύς и никогда с ἄναξ; см.: Wackernagel J. Sprachliche Untersuchungen zu Homer // Glotta. Bd. 7. 1916. S. 209 f.; Pritzwald-Stegmann. Zur Geschichte der Herrscherbezeichnung von Homer bis Plato. Jena, s. a. S. 34 f.
63 Starr Ch. G. The decline of the early Greek kings. P. 125: «Чтобы понять его (басилея) природу, нам следовало бы избегать используемого обычно эквивалента "царь", так как это неизбежно вызывает у совре-
Дальнейшее развитие греческого государства шло, как можно догадаться, по линии интеграции мелких семейно-родовых общин в более крупные образования — полисы (само это слово меняет теперь свое значение, приближаясь к классическому понятию города-государства)64. Как было замечено выше, этот важный скачок в новое качество наметился уже в конце гомеровского периода, очевидно, не ранее VIII в. до н. э. Становление полиса могло идти разными путями в зависимости от местных условий и целого ряда привходящих обстоятельств. Состояние источников, к сожалению, таково, что составить сколько-нибудь полную и ясную картину этого процесса практически невозможно. Не подлежит сомнению, однако, что важнейшим из этих путей был так называемый «синойкизм», т. е. совместное поселение жителей нескольких деревень или первичных полисов, что практически одно и то же, в новом городском центре. Внутри полиса вожди влившихся в него общин образовывали правящую аристократическую элиту басилеев. Таково, на наш взгляд, наиболее рациональное объяснение давно уже смущающего историков факта множественности носителей этого титула в гомеровском полисе65. Заметим кстати, что свидетельство Гомера
64 Glotz G. La cité grecque. P. 21 s.; ср.: Busolt G. Griechische Staatskunde. Hauptteil I. S. 154 f.; Gschnitzer Fr. Stammes- und Ortsgemeinden im alten Griechenland. S. 135 f.
65 Сходную мысль высказывал уже Уибли (Whibley L. M. A. Greek oligarchies. Their character and organisation. London, 1896. P. 69). — В дальнейшем она была развита, но при этом слишком утрирована Г. Глоцем
66 Busolt G. Griechische Staatskunde. Hauptteil I. S. 351; Glotz G. La cité grecque. P. 72 s.
Не лучше обстоит дело и с другой версией той же теории, согласно которой по мере упадка и ослабления царской власти первоначально единая царская ἀρχή постепенно распылялась: административные, военные, религиозные и всякие другие функции, входившие в ее состав, дробились между многочисленными магистратурами аристократического полиса68. Суждения такого рода базируются главным образом на одном единственном фрагменте «Афинской политии» Аристотеля (fr. 3, 1), в котором говорится о замене царской власти в Афинах архонтатом. Предание, сохраненное Аристотелем, отличается грубым схематизмом, выдающим руку какого-то позднего доктринера, и, как нам кажется, не заслуживает того доверия, которым оно пользуется69. Вообще теория упадка царской власти в ранней Греции теряет всякий смысл, если вспомнить, что представляла собой сама греческая басилейя в ее древнейшем варианте. Выше мы уже говорили, что власть басилеев послемиграционного периода была слишком слаба и ограничена в своих возможностях. По сути дела,
67 Fanta A. Der Staat in der Ilias und Odyssee. S. 23; Finsler G. Das homerische Königtum. S. 320 f.; Nilsson M. P. Homer and Mycenae. P. 241; Deger S. Herrschaftsformen bei Homer. S. 151.
68 Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. II. S. 343; Busolt G. Griechische Staatskunde. Hauptteil. I. S. 346 f.; Ehrenberg V. Der Staat der Griechen. S. 79.
69 Wilamowitz-Möllendorff U. von. Aristoteles und Athen. Bd. II. Berlin, 1893. S. 131 f.; Finsler G. Das homerische Königtum. S. 395 f.
70 Finsler G. Das homerische Königtum. S. 393 f.; ср.: Huxley G. L. The early Ionians. London, 1966. P. 48 f.
71 О «династии» см.: Whibley L. M. A. Greek oligarchies. Their character and organisation. P. 24, 124. — В гомеровский период еще не наблюдается типичная для развитого аристократического полиса дифференциация магистратур в составе правящей коллегии. Круг обычных полномочий гомеровского басилея ограничивался, по всей видимости, судебными и ритуальными функциями. Лишь в экстренных случаях один или несколько басилеев могли оказаться избранными на должность военачальника, иногда даже вопреки своей воле (Od., XIV, 237 sqq.). Конечно, в таком избрании не было необходимости, когда царь отправлялся в пиратский набег во главе набранной им самим дружины; ср.: Finsler G. Das homerische Königtum. S. 328; Busolt G. Griechische Staatskunde. Hauptteil I. S. 326.
Все сказанное не означает, что образы царей в поэмах Гомера были для самого поэта и для его аудитории лишь призраками прошлого, не насыщенными конкретным жизненным содержанием. Феномен личной власти был, несомненно, хорошо известен Гомеру и скорее всего не только по слухам. Он охотно признает право сильной героической личности на первенство в общине. Таков, например, своеобразный принципат Агамемнона среди ахейских вождей или Алкиноя среди феакийских басилеев72. Вместе с тем поэт безоговорочно осуждает любые проявления деспотизма, любые попытки разрыва с традиционной формой аристократического коллегиального управления. Так, например, устами Ахилла осуждаются тиранические поползновения Агамемнона (Il., I, 288 sq.). В другом случае Полидамант, ближайший друг Гектора, порицает его за его диктаторские замашки (XII, 211 sqq.). Протестуя против насилия и беззакония, творимого «вскормленными Зевсом царями», Гомер, безусловно, отталкивался, опять-таки, от современной ему действительности. Нормальным состоянием греческого полиса в гомеровскую эпоху была «борьба всех против всех» (мирные обеды феакийских царей в палатах Алкиноя, их трогательное единодушие, когда один говорит, а все делают — всего лишь идиллия, ни в коей мере не отражающая реального положения вещей). Прежде всего это была борьба за власть и влияние между враждующими знатными родами, каждый из которых стремился отнять у других принадлежащие им «почести». Переход привилегий, связанных с царским саном, из одних рук в другие был в политической практике гомеровской эпохи, по-видимому, обыденным явлением. Царь слабый, неспособный отстоять свою «почесть», тотчас ее лишался, иногда вместе с жизнью. Типичной в этом смысле может считаться судьба старика Пелея, о котором с тревогой спрашивает Одиссея тень Ахилла во время их свидания в Аиде (Od., XI, 496 sqq.): «Сохраняет ли он еще свою честь среди многочисленных мирмидон-
72 Как тот, так и другой по своему положению могут быть приравнены к председателю правящей коллегии должностных лиц вроде архонта-эпонима в Афинах (Finsler G. Das homerische Königtum. S. 320 f.), хотя, на наш взгляд, такая формализация «живого» материала эпического рассказа вовсе не обязательна.
Оборотной стороной этой же медали было появление в среде правящей элиты басилеев «сильных людей», одержимых жаждой самоутверждения и претендующих на единовластие. Можно с уверенностью утверждать, что еще задолго до великих тиранов архаической эпохи в греческих городах происходили постоянные взлеты и падения всякого рода мелких узурпаторов. Некоторым из них, вероятно, удавалось на время возвыситься, подчинив себе общину и других «царей». Типичным примером такого гомеровского «тирана» может служить Эгисф, который в отсутствие Агамемнона «запряг в ярмо» народ Микен (Od., III, 304 sq.: δέδμητο δὲ λαὸς ὑπ᾽ αὐτῷ). В целом, однако, эта «предтирания» носила, по всей видимости, достаточно эфемерный характер. Не следует забывать, что материальные ресурсы даже самых богатых и могущественных басилеев того времени были весьма ограниченными, а их власть не выходила за рамки одного, чаще всего очень небольшого города-государства74. Этим объясняется, по-видимому, тот факт, что в Греции не привился институт военных дружин, сыгравший столь важную роль в становлении средневековой феодальной монархии.
Из всего изложенного выше следует, что в гомеровский период монархия как сложившийся и нормально функционирующий институт в Греции еще не существовала. Политические отноше-
73 Finley М. I. The world of Odysseus. P. 97. Теоретически темен и другие привилегии, которыми пользовались цари, считались пожалованием народа (см.: Il., VI, 193 sqq.; IX, 578; XII, 313 sq.; Od., VII, 150). Вручение басилею его «почести» имело, по-видимому, форму договора, заключаемого между ним и народом. Так можно понять заключительную сцену «Одиссеи» (XXIV, 546 sq. свидетельство Гомера здесь подтверждает известное высказывание Фукидида — 1,13 — о ρητὰ γέρατα древних царей). Однако обращение к народу в таких случаях носило скорее формальный характер, так как само народное собрание было лишь ареной, на которой развертывалась борьба соперничающих аристократических кланов.
74 Starr Ch. G. The decline of the early Greek kings. P. 130 f.
75 Впрочем, нельзя исключить того, что уже и в VIII в., т. е. в конце гомеровского периода, в отдельных местах предпринимались попытки легализовать существовавшую там «предтиранию» и превратить ее тем самым в настоящую монархию. В этом плане исключительный интерес представляет фигура знаменитого Фидона Аргосского, которого одни авторы называют царем, другие тираном (см.: Hdt., IV, 127; Strab., VIII, p. 358). К сожалению, материал источников о жизни и деятельности этой любопытной личности слишком ограничен и не дает возможности даже точно датировать время его правления; см. о нем: Lenschau Th. Pheidon // RE. Bd. XIX. 1938. Sp. 1939 ff.; Andrewes A. Ephoros Book 1 and the kings of Argos // CQ. Vol. 45.1951.